Не очень ядерная война

Константин Богданов,

К.т.н., научный сотрудник Центра международной безопасности ИМЭМО РАН, эксперт РСМД, член Молодёжной группы Люксембургского форума

4 февраля 2020 г. Министерство обороны США официально объявило о первом выходе на боевое патрулирование атомного ракетоносца с баллистическими ракетами подводных лодок (БРПЛ), оснащенными ядерными боезарядами малой мощности. За несколько дней до этого сообщались подробности: первые ракеты получила подлодка Tennessee, вышедшая на боевую службу в Атлантику в самом конце 2019 г.

«Маломощное» решение представляет собой новый тип боевого оснащения для БРПЛ Trident II D5 - боевой блок W76-2. Получен он из обычного «легкого» блока W76-1, откуда изъяли вторую ступень физического пакета, оставив только первую. В результате вместо термоядерного боезаряда мощностью 100 кт получилось изделие мощностью 5–7 кт.

Согласно официальным объяснениям, простирающимся вплоть до новой ядерной доктрины, США намерены с помощью этого инструмента придать дополнительную устойчивость и гибкость своему региональному (не стратегическому!) ядерному сдерживанию. Таких ракет должно быть немного, потому что предназначены они для решения сравнительно узких задач.

Военные США давно просили у Белого Дома ядерное оружие (ЯО) малой мощности, аргументируя это проблемами боевого применения: мол, в случае чего у президента на столе остаются только «тяжелые» решения, а надо бы иметь и промежуточные варианты реагирования. Их в итоге оформили в виде так называемых «оптимизированных» (tailored) сценариев применения ЯО в новой доктрине.

В экспертной среде и профильной прессе, а также в частных заявлениях объяснения приобретают большую конкретику. Скажем, нападут русские на восточноевропейскую страну, неизбежно получат сокрушительный ответ НАТО, после чего коварно применят тактическое ядерное оружие (ТЯО), чтобы поднять ставки. А чем отвечать свободному миру?

Требования просты и понятны; непонятно в них лишь одно - зачем привлекать стратегическую БРПЛ для решения сугубо ограниченных тактических задач?

Чего-то не хватает

В арсеналах США есть два типа ядерного оружия, которые идеально подходят с точки зрения мощности. Во-первых, это авиационные крылатые ракеты большой дальности AGM-86B (ALCM) - основное оружие воздушного компонента стратегической триады. На них установлены боезаряды W80-1 с регулируемым выходом мощности от 5 до 150 кт. Во-вторых, это тактические ядерные авиабомбы семейства B61 четырех разных версий; некоторые из них могут выдавать 300 т или 1,5 кт тротилового эквивалента. Зачем понадобился еще один маломощный заряд?

Проблема не в самом заряде, а в средствах его доставки. Россия, а до нее - СССР, традиционно уступали НАТО в воздушной мощи. Поэтому национальным средством противодействия НАТО была ПВО (и радиоэлектронная борьба), и в практике построения устойчивых многослойных систем обороны от средств воздушного нападения нашим военным, пожалуй, нет равных в мире. И задача «пропихнуть» через эту «луковицу» обнаружения и многорубежного поражения единичный носитель ЯО воздушного базирования крайне сложна. ALCM - ракета старая, и хорошо известная. Ее более продвинутая сменщица AGM-129 себя не оправдала и была снята с вооружения. Носители B61, самолеты тактической авиации, тоже не слишком хорошо себя чувствовали в такой враждебной обстановке. Начать же такую операцию и глупо потерять носитель из-за какого-нибудь «Панциря» или С-400 - удар куда более сильный, чем если вообще не ввязываться в эскалацию конфликта.

Задача одиночного (а не массированного) применения ЯО на театре становится сложной. Теоретически у США когда-нибудь появятся ядерные системы, позволяющие это сделать - с особо низкой заметностью (крылатые ракеты LRSO, авиационный комплекс F-35 + управляемая бомба B61-12) или с малым подлетным временем и высокой способностью к прорыву ПВО/ПРО (гиперзвуковые ракетные комплексы наземного, морского или воздушного базирования с планирующими блоками). Но задачу, как ее себе увидели в США, нужно решать уже сейчас.

Поэтому возникает паллиативное решение: отрезать вторую ступень от W76-1 и применять этот «минитрайдент» как средство гарантированной доставки. Как ни странно, не нужна даже особая точность. Здесь мало того, что удар будет наноситься по «мягкой» цели (боевым порядкам войск, оборудованным позициям или наземным сооружениям), так и даже попадать точно по ней не обязательно: на ранних стадиях ядерной эскалационной лестницы важен сам факт применения, а не масштаб урона от него.

Вроде бы все понятно, но возникает вопрос: а насколько эта картинка со «сдерживанием» России вообще отражает действительность? Возможен ли в принципе конфликт такого рода, как его описывают в американских документах?

Об умении читать и понимать прочитанное

Описания вероятного конфликта в стиле «Россия внезапно вторглась в Прибалтику и превентивно применила ТЯО, чтобы ввести НАТО в замешательство и заставить отступить» даже критически обсуждать всерьез не следует. Прискорбно, что подобные идеи довольно широко представлены в среде западных политологов и специалистов по безопасности. Однако даже самый негативно настроенный к России специалист, пожалуй, признает: к российским сановникам можно относиться как угодно, приписывать им какие угодно мотивы любой степени злонамеренности, но считать этих людей инфантильными или иррациональными - критическая ошибка исследования. Российские элиты в последние пару десятилетий демонстрируют сдержанный, недоверчивый и предельно рациональный, до цинизма, подход во внешней и военной политике, с которым совершенно не совместима разухабистая идея «оккупировать Прибалтику и взорвать бомбу, угрожая тотальной ядерной войной, потому что иначе все равно проиграем».

Однако на чем-то же эта идея основывается? Да, основывается она на вполне реальной ядерной стратегии России, понимаемой едва ли не с точностью до наоборот. Россия выстроила оборонительную схему против превосходящего противника, базируясь на идее ограниченного использования ЯО в особых случаях.

Логика «деэскалации» военного конфликта с помощью повышения ставок в виде ограниченного (в том числе демонстративного) применения ЯО неоднократно излагалась как в общих чертах, так и в военных подробностях. Не являются исключением и асимметричные сценарии, при которых страна может ответить первым (ограниченным) ядерным ударом на масштабное нападение, осуществляемое лишь силами общего назначения. Поскольку после распада Варшавского договора и длительного социально-экономического кризиса 1990-х гг. Россия существенно уступала НАТО в обычных вооруженных силах, это была рациональная схема стратегического сдерживания, подразумевавшая выравнивание конвенционального баланса ядерными средствами.

Нашла она отражение и в документах стратегического планирования. Начало было положено еще в 1993 г., когда Россия официально сняла с себя советское обязательство от 1982 г. не применять ЯО первым , хотя такое применение по-прежнему относилось только к глобальной войне. В дальнейшем появилась полноценная военная доктрина 2000 г., в которой применение ЯО допускалось «в критических для национальной безопасности Российской Федерации ситуациях», в том числе и «в ответ на крупномасштабную агрессию с применением обычного оружия».

В 2010 г. новая версия военной доктрины показала, куда развивается военное строительство России. Формулировка была ужесточена: теперь ЯО могло применяться только в случае конфликта, «ставящего под угрозу само существование государства». В действующей версии доктрины от 2014 г. жесткая формулировка сохранена, но дополнительно усилена введением понятия о «стратегическом неядерном сдерживании», прежде отсутствовавшего.

Заметим, что последний шаг был выполнен в момент наивысшего пика военно-политического кризиса между Россией и Западом, во второй половине 2014 г. Если бы Россия всерьез полагалась на иррационально несоразмерное ядерное сдерживание Запада и, согласно классической «теории безумца», хотела его в этом убедить, она не имела бы никаких препятствий к тому, чтобы закрепить его официально. Вместо этого была демонстративно произведена «доктринальная разрядка».

Противник не явился

Все это вместе отражало усилия по восстановлению и модернизации вооруженных сил страны, задавая вектор на повышение порога применения ЯО и на постепенное заполнение неядерным высокоточным оружием тех потенциальных ступенек эскалационной лестницы, которые до того приходилось «охранять» ядерными средствами.

В этой эволюции заметно несколько движущих мотивов. Во-первых, гибкий и комплексный подход к сдерживанию, не вполне характерный для позднего СССР. Во-вторых, очевидное нежелание придавать ЯО большее значение, чем того вынужденно требует военно-стратегический баланс. В-третьих, логика развития прямо противоположна самой идее «ядерного принуждения» в региональных конфликтах с НАТО. Если можно так выразиться, Россия постепенно «разминировала» опасную дестабилизирующую ситуацию, сложившуюся на континенте после распада ОВД и существенного сокращения потенциала своих вооруженных сил. Временное снижение порога применения как раз и отражало преходящий характер действующих факторов.

Таким образом, на данный момент первое применение Россией ЯО предположительно обуславливается не просто неблагоприятным протеканием военного конфликта с равным соперником, а куда более острой ситуацией, когда страна прямо и непосредственно терпит масштабное военное поражение, вследствие чего возникла опасность национальной катастрофы. Безотносительно того, кто на кого напал первым.

Но вернемся к «минитрайдентам» и посмотрим: а каково их место в этом сценарии? Вроде бы все то же самое, но есть один неустранимый недостаток. Россия, припертая к стенке настолько, что она пошла на применение ЯО для деэскалации катастрофически развивающегося конфликта с НАТО, вряд ли будет эффективно сдерживаться такими системами оружия (что самим фактом их существования, как иногда утверждают в Штатах, что по итогам ответного применения). Ведь проблема надвигающегося разгрома не устранена, а значит, не будет устранен и стимул для дальнейшего использования ЯО. В этом случае страна-инициатор просто перейдет на следующую ступень эскалационной лестницы: нанесет групповой ядерный удар на театре, или выберет для нового одиночного удара более ценную и чувствительную цель (например, на континентальной территории США). Причем психологически этот переход будет осуществлен гораздо легче (не сказать - бездумнее), чем решение на первое применение.

И самое главное - именно в этом сценарии очевидные военно-технические преимущества «минитрайдента», о которых мы говорили выше, перестанут играть роль. В условиях неизбежного масштабного военного поражения российская интегрированная система ПВО/ПРО уже будет в значительной степени «размонтирована» интенсивным и успешным применением высокоточного оружия НАТО, а сопротивление ракетно-авиационным ударам примет очаговый характер. В таких условиях «минитрайдент» как средство одиночной доставки избыточен, эти задачи вновь можно будет решать привычными средствами вроде крылатых ракет или тактической авиации. И даже вреден, так как сам факт запуска БРПЛ, обнаруженный средствами раннего предупреждения (которые в подобном конфликте как раз трогать не станут), именно на такой нервно-острой фазе кризиса может быть воспринят в России неверно и спровоцировать запуск ответно-встречного удара. А это совершенно не нужно НАТО, выигрывающей такую войну «по очкам».

Таким образом, ядерный боевой блок малой мощности W76-2:

официально адресован к несуществующей проблеме провокационного применения Россией ЯО в нереалистическом сценарии протекания конфликта с НАТО;

не способен обеспечить сдерживание первого применения ЯО Россией в реальной кризисной ситуации, предусмотренной ее военной доктриной;

содержит в себе дополнительный потенциал дестабилизации.

Внимание, вопрос: зачем он тогда нужен на самом деле?

«Я не знаю, зачем и кому это нужно»?

Заметьте, как в нашей истории диковинная стратегия «эскалации для деэскалации» переплелась с таким понятием, как эскалационный контроль, или представлением о том, что конфликтом (в том числе ядерным) можно проактивно управлять, удерживая его на низких уровнях интенсивности. Нет ничего удивительного, потому что это одно и то же. Следовательно, корни этого явления нужно искать существенно раньше - на рубеже 1950-х и 1960-х гг. в США. Единственное, но очень важное замечание: эскалационный контроль - схоластическая и запутанная теоретическая дисциплина, упражнение для абстрактно мыслящих умов, а вот «эскалация для деэскалации», как ее принято описывать сегодня, - крайне вульгаризованная его форма, как с точки зрения политической мотивации, так и облика стратегии и средств ее реализации.

США - пионеры во внедрении в практику ограниченных схем применения ЯО. Делать вид, что «минитрайденты» возникли как аварийная схема компенсации какой-то особенно зловредной российской ядерной доктрины последних лет, очень сложно, если вспомнить всю историю американской «контрсилы», доктрину Шлезингера 1974 г., картеровский план PD.59 1980 г. и прочие изыскания времен расцвета холодной войны. Роберт Макнамара еще в 1962 г. заявил дословно следующее:

«Мы можем искать способ прекратить войну на выгодных условиях, используя наши силы как средство для торга, угрожая дальнейшими атаками. В любом случае, наши крупные резервы надежно защищенной огневой мощи могли бы убедить противника воздержаться от атак наших городов и остановить войну».

Не следует думать, будто это предания глубокой биполярной старины. Так, в действующем американском документе по планированию ядерных операций от 2019 г. указано:

«Применение ядерного оружия может радикально изменить или ускорить течение кампании. Ядерное оружие может применяться в результате провала операции, которая проводится обычными вооруженными силами, при потере управления, либо для того, чтобы эскалировать конфликт с задачей заполучить мир на более выгодных условиях».

Иногда трудно удержаться от мысли, что современная американская ядерная стратегия подчинена «проективной» логике, хорошо знакомой практикующим психологам, - когда собственные стремления и ассоциации приписываются другому человеку. С этой ироничной точки зрения «минитрайденты» вполне имеют смысл как средство «ограниченных» операций с применением ЯО, давно и прочно предусмотренных американской военной доктриной. Сдерживают ли они Россию от «эскалации для деэскалации», или нет, или Россия «самосдерживается», - вопрос второстепенный. Важно само наличие потенциала, а, как гласит старая мудрость специалистов по контролю над вооружениями, возможности всегда важнее намерений.

Особенность БРПЛ Trident II - настильные траектории, позволяющие применять их с очень коротким подлетным временем и сравнительно небольшим апогеем. Так, при стрельбе на дальность 1900 км ракета проходит путь за 6–7 мин, не поднимаясь выше 150 км, а при стрельбе на 3000 км - за 9–10 мин с максимальной высотой 185 км [10]. С учетом изменений в точности принято считать, что эти БРПЛ имеют значительный контрсиловой потенциал, что выводит их из классической роли «убийц городов» в ответном ударе, обычно примеряемой на морские ракеты.

То есть выбор носителя не случаен, хотя и диктовался экономией времени и средств. Это действительно устойчивая к ПВО/ПРО платформа с очень коротким подлетным временем, удобная для селективных ядерных ударов с низким «побочным ущербом». При этом в таком оснащении она не создает никакой контрсиловой угрозы для стратегических ядерных сил вероятного противника (прежняя точность при в 15–20 раз меньшей мощности), и поэтому может ошибочно восприниматься планировщиками как относительно «стабилизирующий» тип оружия. Каковой она не является из-за понижения порога применения и двойственности задач носителя.

Но опасность развертывания маломощных ядерных боезарядов состоит не столько даже в снижении порога применения ЯО как таковом. В первую очередь, это продолжение более широкого двойственного процесса, размывающего две категории: четкие отличия ядерного оружия от неядерного и стратегического оружия от тактического. «Минитрайденты» несут на себе оба отпечатка, особенно если вспомнить, сколько сил было потрачено еще 10–15 лет назад на то, чтобы оснастить их неядерными высокоточными боевыми блоками (из этого ничего не вышло, но снаряд второй раз прилетел в ту же воронку).

* * *

Результат изменений, происходящих в ядерных доктринах США и России, трудно считать позитивным. США, если очистить их действия от шелухи объяснений, впрямую поставили вопрос об «используемом» ЯО, то есть о средстве поля боя, а не инструменте стратегического сдерживания. Таким образом, образ конфликтов будущего подразумевает ограниченное применение ЯО, в том числе, возможно, и против неядерных государств - такие положения уже пытались внести в ядерную доктрину 2018 г. Да и субъективный фактор тоже важен. Дональд Трамп - человек исключительной искренности и последовательности. Посмотрите на его предвыборные обещания и сравните с действиями в Белом Доме. А ведь еще во время предвыборной кампании Трамп заметил, что не понимает смысла оружия, которое нельзя применить.

Россия же, при всех подчеркнутых нами выше жестких ограничениях, продолжает мыслить себя в категориях осажденной крепости, которая вот-вот падет. Это приводит в том числе и к стремлению сделать ядерную доктрину максимально непрозрачной, реализуя «сдерживание через неопределенность», традиционное прибежище слабейшей стороны (посмотрите на Китай, который придерживается этого подхода уже полсотни лет). Дополнительную проблему в этой области создает еще одна национальная привычка - делать нестратегические ударные системы в двойном оснащении (это и дешево, и удобно, и, опять же, в определенных сценариях наращивает сдерживающую неопределенность).

И то, и другое поведение, с разных сторон и различным способом, делает одну и ту же работу. Они затуманивают «красные линии» первого применения ЯО. В случае с США эта линия спускается ниже, в район «боестолкновений», в связи с развитием средств доставки и возникновением иллюзии контролируемости такого применения, его ограниченности и якобы невысокого «побочного ущерба». Вроде как удар ядерный, но не очень. В случае с Россией намеренное управление ядерной неопределенностью закладывает дестабилизирующие факторы под возможные военно-политические кризисы, осложняя их протекание и упрощая переход (в том числе ошибочный) из неядерной части эскалационной лестницы в ядерную.

Это, конечно, покажется парадоксом, но обе сверхдержавы повышают стратегические риски ядерной войны, решая конъюнктурные задачи временного характера, вызванные дефицитом политического доверия. Одна закрывает воображаемую нехватку средств малоинтенсивного сдерживания агрессивного поведения России, вторая - продолжает купировать риски столь же воображаемого масштабного нападения со стороны НАТО в условиях продолжающейся слабости сил общего назначения.

Все условия для успешной реализации самосбывающихся пророчеств созданы.

Источник: Российский совет по международным делам